Очень двойственный вопрос с гуманитарной помощью, очень. Если верить российским новостям, мы были просто завалены гуманитаркой, которую все 10 лет собирала нам вся Россия. И это сложно подтвердить или опровергнуть. Может быть, эту помощь получали какие-то приграничные районы или категории особо нуждающихся. Может быть. Конкретно наша семья получала помощь несколько раз – в августе и сентябре 2014-го, в давке и смертоубийстве, вместе со всеми, кто был в городе. Макароны, тушёнка, чай, растительное масло. Потом была очень странная помощь детям: одеяла и кастрюли. Уже через день эти наборы появились в комиссионках. И была ещё одна, не менее странная помощь, когда можно было выбирать по списку, что нужно: крупы, консервы, моющее. На определённую сумму, по цене гораздо выше рыночной. Я спросила, от кого эта помощь, и мне также лаконично ответили, что мне это знать не нужно. Поэтому много это или мало, мне сказать сложно. На вопросы друзей-россиян, которые звучали постоянно, словно в надежде услышать похвалу, я отвечала, что мы не получаем помощь каждый месяц, нет. И даже не каждый год. Вообще, такие события, как у нас в 2014-м, всегда вызывают волну помощи. Пока они не становятся привычными. Но очень часто собирают то, что просто дома залежалось: морально устаревшая одежда, детские игрушки, посуда, светильники. Здесь ведь как посмотреть. Среди этого вороха есть как хорошее, так и просто для количества – ношеная обувь, б/у постельное. Если у человека не осталось ничего, это все подойдёт. Весной 2022 соседка говорила мне, что накупила трусов для раненых на 1500 рублей, но не знает, куда их нести, чтобы не украли. Я предложила ей ряд вариантов, и спустя год она слово в слово повторила мне эту эмоциональную историю о купленных трусах для раненых, которые она не знает, куда ей отнести – чтобы наверняка. Подозреваю, что она так и живёт с этими трусами и историей по-Станиславскому. Подруга сдавала кровь впервые в жизни. Боялась жутко. И я поняла, почему она это делает – дома скрывались от мобилизации муж и сын. И кровь шла как бы откупным за них. Много было парадоксов. Тот, кто активно начинал собирать деньги на покупку зимней одежды для военных, прятал дома сыновей. И так было почти всегда. Вроде бы искренняя помощь, но выходило очень двойственно. Новости о помощи Курску транслируются как помощь всей России. И мальчик-беженец искренне говорит на камеру, что ему даже купили кроссовки вместо порванных, в которых он уехал из дома. Странно то, что вместе с новостями о тоннах гуманитарки с телеэкрана транслируются просьбы помочь Маше или Пете, «которые хотят жить», но в семье нет миллиона на лекарства от врожденного заболевания. Получается, что для искренней помощи нужна компанейщина, яркая телевизионная трагедия. А тихая помощь единичным больным не нужна ни людям, ни государству… Отклик Курску был, но он был от организаций, протокольно. Если собирали помощь, то в Доме Молодёжи; если от движения, то от женского. То есть такого, чтобы помогали обычные люди, в новости не попадало. Отчитываются, как о чем-то обязательном, где нужно тоже принять участие вместе с остальными. Моя тётя в 2014-2015 ела в социальных столовых. Стояла по четыре часа в очередях, и летом, и зимой. Падала в обморок, дралась за место, носила кастрюльку с макаронами с тушенкой, которые были ей и завтраком, и обедом, и ужином. Думаю, она сошла с ума в тех очередях, где просила налить лишний половник супа и дать лишний кусок "Станичного" белого хлеба – социального, самого дешёвого. Другой еды у нее не было. Её «дорога жизни». Она была той пенсионеркой, которая не уезжала никуда и жила полгода без пенсии. В её дом не стучали с помощью волонтёры – о ней не знали. Типичная история. Есть и другие. Когда россияне скупали полмагазина и отдавали просто так, только заслышав, что человек из Луганска. Здесь, наверное, кому как везло. Я поняла, что очень многое случалось не потому, что ты хочешь есть или у ребёнка нет памперса, на который у тебя нет денег, а от того, как ты умеешь заявить о себе. Просить. Говорить прямо о том, что тебе нужно. Может, это жестоко, но часто выходило, что помощь получал тот, кто мог о ней написать и попросить, кто имел доступ к социальным сетям, кто был настойчив. Понятно, что старики к этой категории не относятся. Зимой тётя надевала два пальто. Падала. Стояла. Спросите её о гуманитарке, и она пожмет плечами. Она видела её только в новостях.
